Теоретический анализ проблемы значения
Понятие «значение» является одним из основных понятий теоретического аппарата отечественной психологии. Практически в любом разделе психологической науки исследователи так или иначе затрагивают проблемы, связанные с усвоением значения и его функционированием. Системный анализ человеческого сознания, изучение мышления и речи необходимо требует, по мысли Л. С. Выготского, изучения этой единицы сознания, являющейся узлом, связующим общение и обобщение.
Вслед за Л. С. Выготским будем понимать под значением совокупность признаков, служащих для классификации, а под понятием — такую форму значения, в которой выделены существенные признаки и структура которых упорядочена. Существенными признаками понятий, по мысли В. В. Давыдова (1972), выступают свойства, раскрывающиеся в отношении понятия с другими понятиями и определяющие генезис, развитие понятийной системы.
В системной организации человеческого сознания выделяются такие образующие этой системы, как значение, личностный смысл, чувственная ткань (Леонтьев, 1975). Как теоретические понятия, абстрагирующие некоторые стороны реальных процессов сознания, каждое из них может быть рассмотрено особо. Так, А. Н. Леонтьев (1959) дает развернутое определение значения: «ставшее достоянием моего сознания обобщенное отражение действительности, выработанное человечеством и зафиксированное в форме понятия, знания или даже умения как обобщенного "образа действия", нормы поведения и т. д.».
Под личностным смыслом понимается отношение субъекта к миру, выраженному в значениях, т. е. как бы «значение значения» для личности, неразрывно связанное с ее мотивами, ее общей направленностью. В этом понятии отражена «пристрастность» отношения к миру активного субъекта.
Формой проявления личностного смысла может выступать эмоциональная окраска того или иного объекта, неосознаваемые установки или готовности и, как полагает Д. А. Леонтьев (1988), трансформации психического образа. Осознанный личностный смысл подразумевает представленность его субъекту в некоторых социально нормированных единицах — в первую очередь в языке.
Понятие чувственной ткани сознания подразумевает ту чувственную данность мира (в форме представлений, наглядных образов, впечатлений), которая, порождаясь в практической деятельности, выступает звеном, непосредственно связующим субъект с внешним миром.
Следует подчеркнуть функциональный, а не морфологический статус чувственной ткани. «Предметное содержание, извлекаемое из образа некоторой воспринимаемой действительности, существует для субъекта через совокупность воспринимаемых черт или элементов. Взятые в отношении к предметному содержанию ситуации, данные элементы имеют значение только в отношении к ней и только в этом смысле служат "чувственной тканью" образа. Но в отрыве от отношения к образу целого эти элементы имеют собственное значение, которое, в свою очередь, может репрезентироваться субъекту через другие видимые характеристики объекта, т. е. через иные содержания образа». Эта идея многоуровневости строения предметного образа, идея поуровневого «развертывания» плана содержания, понимание образа как процесса его становления близки к пониманию значения как процесса, как пути движения его от мысли к слову (Выготский, 1968; Леонтьев А. А., 1971).
Однако, как сознательный образ имеет свою логику актуального порождения, так, очевидно, и индивидуальные значения и личностный смысл являются продуктом внутренней деятельности, которая оперирует с некоторым первоначально данным материалом. Вероятно, не будет большой натяжкой, если мы будем говорить о чувственной ткани значений и личностных смыслов.
Говоря о присвоении субъектом общественно выработанных значений, конечно, не имеют в виду непосредственную проекцию в сознание субъекта «готовых» знаний. Речь идет о формировании в ходе предметной деятельности индивидуальной системы значений. Эта деятельность направляется и структурируется в совместной деятельности: ребенок—взрослый, взрослый—обучающий (роль которого может выполнять и автор письменного текста, не присутствующий персонально), где другой человек выступает как воплощение, носитель общественного сознания.
В житейской практике бытует трактовка абстрактности как величины, противоположной образности, и заимствованное из формальной логики определение абстрактности как параметра, характеризующего обобщенность содержания, раскрываемого в понятии. Последняя же определяется через иерархию родовидовых отношений. Мы пытаемся показать неадекватность для психологии таких подходов и, опираясь на работы Л. С. Выготского, дать определение абстрактности понятия, не исключающее его отношения к чувственности.
Остановимся на первой трактовке. В широко цитируемой работе Пайвио, Джуилл, Мэдиган (Paivio, Yuill, Madigan, 1968) приведены коэффициенты образности, конкретности — абстрактности и ассоциативной значимости для 925 английских существительных, полученные путем субъективного шкалирования и ассоциативного эксперимента. Под образностью понималась способность испытуемых представить содержание значения слова в виде образа любой модальности (например, образ слов «солнце», «тишина» или «тяжесть»), а под конкретностью — абстрактностью понималась доступность денотата (предметной отнесенности) значения слова восприятию органами чувств.
Хотя в целом была показана высокая корреляция между конкретностью и образностью слова (и, соответственно, отрицательная корреляция между образностью и абстрактностью), для некоторого класса слов это отношение не осуществилось. Так, для слов, имеющих сильную эмоциональную окраску, коэффициенты образности получили высокую оценку, в то время как коэффициенты конкретности — низкую, а многие научные термины имели высокий индекс по шкале конкретности и низкий по уровню образности. Работа Ричардсона (Richardson, 1976), специально нацеленная на разведение коэффициентов образности и конкретности, выявила широкий пласт таких случаев. В исследовании (Петренко, 1988), проведенном по схеме Пайвио на материале русской лексики, мы получили сходные результаты, показывающие, что за понятиями «конкретность», «абстрактность» и «образность» скрываются разные для субъекта психические реальности.
Полученные результаты могут быть легко интерпретированы в свете системной организации значений. Одни значения раскрываются нам через прямое и непосредственное соотнесение имени и объекта, или класса объектов. Таким путем задаются, по терминологии Л. С. Выготского, «житейские понятия».
Научные понятия, такие как «кварк», «спин», задаются через ряд дефиниций, раскрывающих место данного понятия в системе других понятий. Собственно, только последние имеют статус понятия, а за «житейскими понятиями» стоят обобщенные образы, представления. Но, как показали исследования Л. С. Выготского (1934), научные понятия, являясь надстройкой над «житейскими», преобразуют последние, включая их в уже сложившуюся систему отношений, повышающих их ранг «научности», осознанности. Понятия, сохраняя «привязку» к чувственной основе, входят в некоторую систему отношений, и такие достаточно абстрактные понятия какими они являются в рамках, например, физики, — «движение» «сила» «материя» — сохраняют глубокие корни и чувственного содержания. Понятно также, что эмоционально окрашенные понятия (такие, как «любовь», «тоска», «одиночество»), связанные с душевными коллизиями в эмоциональном опыте индивида, обладают тем самым чувственной тканью, которая переживается как образность понятия. В отличие от них некоторые научные понятия не имеют метафорических аналогов ни в обыденной физике окружающего мира, ни в сфере душевных переживаний.
Вместе с тем важно отметить, что некоторые научные понятия, заданные путем определений, могут приобретать чувственную основу, как бы проецироваться в чувственность. Хороший математик не только знает некоторую функцию, но и может описать ее «субъективный образ». Этот процесс вторичной визуализации абстрактных понятий пока что очень мало изучен, но есть основание предполагать его важность для мышления. Не случайно Альберт Эйнштейн, работая с крайне абстрактным материалом, отмечал, что большая часть его умственной работы протекала в образном плане.
Другое определение абстрактности понятия — как места в иерархии родовидовых отношений — также неадекватно с точки зрения психологии. Наивно думать, что понятие «хордовые» более абстрактно для субъекта, чем понятие «позвоночные». Логическая и психологическая иерархизация могут не совпадать. Например, в эксперименте Рипса, Шобина и Смита (Rips, Shoben, Smith, 1973) было показано, что понятие «животные» (более абстрактное с логической точки зрения, чем понятие «млекопитающие») ближе по семантическому расстоянию к конкретным названиям животных, чем понятие «млекопитающие». Согласно теоретико-множественной модели памяти (Bower, 1970; Меуег, 1970; Schaffer, Wallace, 1970), семантическое расстояние между понятиями и, соответственно, время их последовательного извлечения из памяти пропорциональны числу общих функциональных признаков их предметных денотатов. Здесь присутствует важная мысль о представлении значения в виде пучка функциональных признаков, так что проблема уровня развития значения может быть представлена в плане анализа уровня обобщения этих функциональных признаков.
Так, Мак-Нейл (McNeil, 1970) выделяет два уровня развития значения: «горизонтальное» развитие, сопровождающееся увеличением числа семантических признаков значения слова, и «вертикальное», при котором признаки упорядочиваются, а признаки, приобретаемые позднее, характеризуются все большей степенью абстрактности. Мы полагаем, что уровень развития значения (абстрактность понятия) можно охарактеризовать через формы отношений, в которые оно входит с другими значениями. Полнота же содержания значения будет зависеть от количества раскрытых отношений данного значения с другими по каждому из типов отношений. Действительно, Л. С. Выготский (1934), рассматривая этапы онтогенеза значения и выделяя различные формы обобщений: синкреты, комплексы, псевдопонятия и предикат понятия, «житейские» и «научные» понятия, — оставляет этот генетический ряд открытым для развития. Степень развития значения, по Л. С. Выготскому, определяется характером системной организации значения, наличием сетки понятийных отношений данного значения с другими.
Операциональным критерием его классификации понятий на «житейские» и «научные» выступала возможность включения испытуемым исследуемого значения в причинно-следственную дефиницию. Мы полагаем, что можно провести дальнейшую дифференциацию научных понятий по степени их развития («научности»), исследуя формы отношений, в которые может входить понятие с другими значениями. Например, «научность» значения слова «вода» для школьника и гидрогляциолога будет заведомо различной.
Конечно, причинно-следственные отношения являются весьма важными в плане детерминистического понимания мира, но формы отношений понятий с понятиями не исчерпываются этим типом отношений. В языке существует столько типов отношений, сколько существует в нем значений глаголов, да и прилагательные, являясь одноместными предикатами, в сущности являются скрытой формой отношений, где один член отношения опущен. Попытка вместить все богатство типов отношений в прокрустово ложе чисто логических отношений (родовидовых и видородовых, соположенных, причинно-следственных и оценки) представляется искусственной. Например, отношение «Петя любит Машу» является специфическим типом отношения, явно не сводимого к логическому.
Системный анализ значения, таким образом, нуждается в развитии теории типов отношений, теории «обобщенного предиката». На наш взгляд, в операциональном определении абстрактности понятия через анализ типов его отношений моделью последних может служить аппарат лексических функций И. А. Мельчука (1974, 1995), или типов валентности, по Ю. Д. Апресяну (1974,1995), являющихся в большинстве своем обобщенными предикатами.
Приведем примеры таких логических функций, являющихся обобщенными предикатами. Лексические функции в модели «смысл—текст» обозначаются в латинской транскрипции. Например, функция-предикат caus (каузировать, создавать ситуацию) обобщает такие предикаты, как «довести до слез», «срубить избу», «разбить сквер»; функция-предикат liqu (ликвидировать, устранить ситуацию) описывает предикаты «разбудить», «снять боль», «вывести пятно» и т. д. (всего 40 лексических функций). Анализируя типы отношений, в которые данное значение может входить с другими значениями в индивидуальном сознания субъекта, можно, очевидно, охарактеризовать уровень его развития.
Однако предложенный в данной модели список обобщенных предикатов вряд ли является полным, ибо затрагивает в основном физическую реальность, но не мир психического. Например, отношение действия и операции в их психологическом понимании связано с неким генетическим взаимоотображением: действие, автоматизируясь, утрачивает свою ориентировочную часть и превращается в операцию, но при затруднении в реализации операция может опять разворачиваться в действие, требующее сознательной ориентировки. Очевидно, необходимо введение и такой формы отношения, предикации, которая пока не имеет соответствующего термина для обозначения — генетической развертки. Но такая постановка проблемы развития значения нуждается в фиксации форм отношений, возможных и на допонятийном уровне, например в форме отношений образов, несущих некоторые значения.
Эксперименты Мишотта (Michotte, 1962), показавшие возможность «переживания» причинно-следственного отношения непосредственно в явственной форме («сталкивание» световых пятен), доказывают эту возможность.
Отметим, что открытие нового типа отношения в науке является событием чрезвычайной важности, позволяющим значительно переосмыслить целую теоретическую область. Так, открытие принципа дополнительности Бора позволило не только перестроить целый ряд представлений атомной физики, подняв теоретические знания в этой области на новый уровень, но и вызвало некоторый резонанс в психологии и лингвистике. Предлагаемая парадигма дифференциации научных понятий заложена уже в работах Л. С. Выготского, в его понятии общности, характеризуемой как место понятия в иерархии структур обобщения (долгота понятия), так и широты его предметной отнесенности (широта понятия). Определение уровня развития значения или — что то же самое — абстрактности понятия (для развитых значений) через сетку понятийных отношений позволяет снять оппозицию чувственное — абстрактное и ставит тем самым проблему отношения и взаимодействия этих самостоятельных параметров.
Формы существования значения в индивидуальном сознании
Исследование функционирования значения в человеческом сознании требует рассмотрения реальных психологических процессов, в форме которых существуют как индивидуальные значения, так и личностные смыслы. Как уже отмечалось, значения имеют двойственный характер: они общественны по своей природе, но могут существовать лишь в сознании отдельных индивидов, и для психолога представляет интерес именно «присвоение» субъектом общественно выработанных значений, формы их существования в индивидуальном сознании. Формой существования их в индивидуальном сознании А. А. Леонтьев считает систему соотнесения и противопоставления слов в процессе их употребления в деятельности. «Психологическая структура значения есть, в первую очередь, система дифференциальных признаков значения, соотнесения с различными видами взаимоотношений слов в процессе реальной речевой деятельности, система семантических компонентов, рассматриваемых не как абстрактно-лингвистическое понятие, а в динамике коммуникации, во всей полноте лингвистической, психологической, социальной обусловленности употребления слова».
Подчеркивая ведущую роль языка как носителя общественного опыта, А. Н. Леонтьев тем не менее отмечает возможность фиксации значений не только в форме понятий, но и в форме «умения как обобщенного образа действия», «нормы поведения» и т. д. Продолжая мысль А. Н. Леонтьева, можно предположить, что носителями значений могут выступать такие социально нормированные формы поведения, как ритуалы, выразительные движения, искусственные языки, танцы, устойчивые визуальные символы, жесты и т. д.
В последнее время наблюдается экспансия лингвистических методов и средств в широкие области человеческого знания, культуры. Стало принято говорить о языке живописи и кино, балета и архитектуры, все более подразумевая не метафорический, а прямой смысл этого выражения.
Акцент при классификации анализируемой реальности делается, таким образом, не на особенностях ее материального воплощения, а на характере ее системной организации (хотя первое, безусловно, во многом определяет второе). Аналогично, если раньше при классификации видов мышления акцент делался на форме отражения предметной ситуации, в которой протекала мыслительная деятельность, и выделялись такие виды мышления, как наглядно-действенное, наглядно-образное, дискурсивное (Рубинштейн, 1946), то В. В. Давыдов, исследуя различные формы обобщения, противопоставляет научное и эмпирическое мышление не по характеру материала, которым они оперируют, — протекает ли мышление в понятиях или в форме оперирования схемами, символами, — а по системной организации этого материала. «Таким образом, нельзя говорить о чувственности "вообще" при определении ее отношения к разным видам мышления. Сказав: "это — чувственно воспринимаемый предмет", мы не определяем характера его реального выражения. Если этот предмет будет рассматриваться сам по себе, вне некоторой системы и связи с другими предметами, то он станет содержанием эмпирического мышления. Если же тот же самый предмет будет проанализирован внутри некоторой конкретности и лишь здесь раскроет свои подлинные особенности, то он станет моментом содержания теоретического мышления ».
Как видно из цитируемых выше работ, более широкая трактовка языка, чем принято в лингвистике, понимание значения как формы обобщения, являющейся дериватом действительности, репрезентированной не только в форме понятий, но и в системно-организованном образном плане, требуют и анализа психических процессов, на языке которых «записаны» эти значения, — анализа формы существования невербальных значений в, человеческом сознании. По аналогии с вербальными значениями, где психологической структурой значения признается система соотношения и противопоставления слов в речевой деятельности, можно предположить, что и образы, символы могут быть организованы в устойчивую систему отношений, которая функционирует как категориальная система, дублирующая или замещающая в некоторых ситуациях категориальную систему естественного языка.
При этом возникает естественный вопрос о характере расчленений этой семантической системы. Вопрос был сформулирован так: «Отличается ли семантика образов, предметов и явлений от семантики языковых выражений, означающих те или иные предметы или явления, или перцептивная семантика принципиально ничем не отличается от языковой, и в образе предмета не присутствует никакого другого содержания, кроме того, которое потенциально содержится в языковом выражении?» (Столин, Петренко, 1973).
Далее, как языковые значения имеют различные уровни организации, так, очевидно, и невербальные значения, являясь элементами различных семиотических систем, имеют различные уровни категоризации. Априори, однако, можно полагать следующее: образы, символы сохраняют отношение подобия с отражаемыми объектами. В силу этого, входя в некоторую семиотическую систему как носители определенных значений и личностных смыслов, они выступают как иконические знаки, где часть информации раскрывается через отношения с другими символами (через интенсиональные связи), а часть определяется через «субстрат», «тело» иконического знака. Возможность синонимических трансформаций, перифраз, произвольных путей движения мысли от одного значения к другому, выступающей, согласно Л. С. Выготскому, коррелятом осознанности, для таких систем заведомо ниже, чем для вербальных; отсюда и ниже их уровень осознания.
С другой стороны, в отличие от естественного языка, имеющего в структуре предложения как пропозицию (часть высказывания, несущую основную информацию), так и модальный компонент (отражающий временные и коннотативные аспекты содержания), в иконической (символической) семиотике эти два аспекта семантики оказываются более тесно взаимосвязанными. Экспрессивная окраска образов позволяет точнее передать содержание, но одновременно несет в себе и отношение к нему. Иначе говоря, для иконической семиотики оппозиции «значение—личностный смысл», «познание—искусство" оказываются снятыми.
Для естественного языка соотношение плана выражения и плана содержания конвенционально, и нет однозначной связи между звуковым или графическим образом знака и его содержанием. Так, в русском языке стол называется «столом», в английском — table, в немецком — tisch и т. д. Исключением из этого правила являются случаи звукового символизма (Журавлев, 1981; Узнадзе, 1961), когда звуковой образ слова соответствует по эмоционально-экспрессивным характеристикам содержанию, которое оно обозначает, или случаи графического символизма, как, например, иероглифическая письменность Древнего Египта, где сохраняется некоторое отношение подобия образов означаемого и означающего.
Феномен звукового символизма проявляется, например, в первых словах ребенка (ср. «мама» — в русском языке, mother — в английском, «мадар» (в русской транскрипции) на фарси и т. п.), где соответствие образа слова и его содержания облегчает ребенку его понимание и дает дополнительную опору в его овладении. Широко используется звуковой символизм в поэзии: «Полночной порой в болотной глуши чуть слышно, бесшумно шуршат камыши» (Бальмонт). Шуршащие звуковые образы слов хорошо передают шелест самой природы. Естественность связи звукового образа слова с его содержанием не подвергается сомнению в детском сознании или сознании человека «детства» нашей культуры (ср.«...давать имена нужно так, как в соответствии с природой следует давать и получать имена, а не так, как нам заблагорассудится...»). Только в XVI в. в связи с дискуссией номиналистов и реалистов была четко осознана конвенциональная природа языкового знака (ср. «...Имя есть слово, произвольно выбранное в качестве метки с целью возбуждения в нашем уме мыслей...»).
Для исследования естественного языка в логическом пределе (вынося за скобки феномен звукового символизма, обусловленный механизмами синестезии), очевидно, справедливо развитое Ельмслевым понимание языка как системы отношений. Именно благодаря развитию структурных методов анализа лингвистика оказалась в числе динамически развивающихся наук и «языковой» (лингвистический) подход становится эвристической моделью, переносимой в целый ряд родственных наук. Например, структурные, лингвистические методы используются в этнографии (Леви-Стросс, 1972), в психоанализе (сб.: Психоанализ и науки о человеке, 1996; Лакан, 1995) и т. д.
Структурные методы исследования языка, оставаясь в плоскости самой знаковой системы, являются объективными методами, так как результаты их применения не зависят от субъекта (личности исследователя). Иконические семиотические системы, к которым мы относим невербальную коммуникацию, живопись, архитектуру, балет, музыку и т. п., характеризуются тем, что план выражения и план содержания оказываются взаимосвязанными, и чисто структурные методы не могут полностью раскрыть содержание иконического знака. Например, анализ невербального поведения как специфического языка (исследования в духе Бодвистела [Birdwhistell, 1966,1971]) оказывается затрудненным тем, что содержание жеста раскрывается не только в контексте других жестов, но и тем, что жест значим сам по себе как редуцированное движение (отсюда бихевиоральный, натуралистический подход к «значению» жеста в работах Экмана (Ekman, 1955)).
Именно в силу насыщенности иконической семиотики эмоциональными, образными компонентами, включенными непосредственно в «тело» знака, для ее исследования требуются не только объективные (структурные) методы исследования. Необходимость эмоционального «проигрывания», эмпатии требует активного моделирования субъектом (исследователем) эмоций и образов коммуникатоpa — пусть не присутствующего персонально — и является необходимым звеном в понимании иконической семиотики.
Применение «объективных математических методов при построении семантических пространств не должно заслонять для нас того факта, что вся эта мощная операциональная техника применяется к результатам оценки, шкалирования — тому, что пионер в области построения семантических пространств Ч. Осгуд назвал «поддержанной интроспекцией». Симбиоз объективных и субъективных методов анализа есть, очевидно, необходимое условие развития исследований иконической семиотики — области непосредственного интереса психолога, работающего не с печатными текстами, а с реальным вербальным и невербальным поведением человека.
Источник: Куликов Л.В. Психология сознания
Просмотров: 10925
Все материалы из данного источника: Куликов Л.В. ->
Понравился проект и хотите отблагодарить?
Просто поделитесь с друзьями, кликнув по кнопкам социальных сетей!
Вам также может быть интересно:
Будьте в курсе. Присоединяйтесь к нашему сообществу!